Неточные совпадения
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная
комедия» через Ад и Чистилище провожает
автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Если б эти черты были ярче,
комедия имела бы более цельности и определенности; но и в настоящем своем виде она не может быть названа противною основным чертам миросозерцания
автора.
При появлении этой
комедии все критики восстали на
автора за произвольность развязки.
И то уже есть в этой
комедии фальшивый тон в лице Жадова; но и его почувствовал сам
автор, еще прежде всех критиков.
Комедии Островского заслуживают другого рода критики, потому что в них, независимо от теоретических понятий
автора, есть всегда художественные достоинства.
Критика отнеслась к
автору с уважением, называла его беспрестанно
автором «Своих людей» и даже заметила, что обращает на него такое внимание более за первую его
комедию, нежели за вторую, которую все признали слабее первой.
Александр взбесился и отослал в журнал, но ему возвратили и то и другое. В двух местах на полях
комедии отмечено было карандашом: «Недурно» — и только. В повести часто встречались следующие отметки: «Слабо, неверно, незрело, вяло, неразвито» и проч., а в конце сказано было: «Вообще заметно незнание сердца, излишняя пылкость, неестественность, все на ходулях, нигде не видно человека… герой уродлив… таких людей не бывает… к напечатанию неудобно! Впрочем,
автор, кажется, не без дарования, надо трудиться!..»
Пусть учитель русской словесности, семинар Декапольский, монотонно бубнил о том, что противоречие идеала
автора с действительностью было причиною и поводом всех написанных русскими писателями стихов, романов, повестей, сатир и
комедий… Это противоречие надоело всем хуже горькой редьки.
Автор «Горькой судьбины», по нашему мнению, ненамеренно достигает результата, подобного тому, какой достигался
комедиями, писанными по повелению Петра Великого против раскольников.
Сказались они и в
комедиях Островского, с полнотою и силою, какую мы встречали у немногих
авторов.
Известно, что в тех
комедиях раскольник всегда выставлялся каким-то диким и бессмысленным чудовищем, и таким образом
комедия говорила: «Смотрите, вот они каковы; можно ли доверяться их учению и соглашаться на их требования?» Так точно и «Горькая судьбина», рисуя нам Анания Яковлева, говорит: «Вот каков русский человек, когда он почувствует немножко свое личное достоинство и вследствие того расходится!» И критики, признающие за «Горькой судьбиной» общее значение и видящие в Анании тип, делаются соучастниками этой клеветы, конечно ненамеренной со стороны
автора.
— «Поля»! «Поля»! — раздался шепот и громче других голос Горбунова, занявшего свое место в первом ряду, между Г. Н. Федотовой и небрежно одетым маленьким человечком с русой бороденкой, спокойно дремавшим под гул аплодисментов. Это был драматург М. В. Кирилов-Корнеев,
автор массы
комедий, переводных и переделанных, которые чуть не ежедневно шли и в Малом, и в Кружке, и по всей провинции и давали ему большой заработок.
Сильно сконфуженный
автор, беспрестанно нюхая табак или свои пальцы, вымаранные в табаке, сознавался, что «надобно немноско посоклатить; только жаль: все это длагоценности, не мои, а Валтел-Скотта; вплочем, лусская публика еще молода для такой сельезной
комедии; делать нечего: я соклащу, соклащу»… но сокращения не последовало, а пиесу даже не повторили.
Загоскин, с таким блестящим успехом начавший писать стихи, хотя они стоили ему неимоверных трудов, заслуживший общие единодушные похвалы за свою
комедию в одном действии под названием «Урок холостым, или Наследники» [После блестящего успеха этой
комедии на сцене, когда все приятели с искренней радостью обнимали и поздравляли Загоскина с торжеством, добродушный
автор, упоенный единодушным восторгом, обняв каждого так крепко, что тщедушному Писареву были невтерпеж такие объятия, сказал ему: «Ну-ка, душенька, напиши-ка эпиграмму на моих „Наследников“!» — «А почему же нет», — отвечал Писарев и через минуту сказал следующие четыре стиха...
С неудержимой веселостью и смехом Мартынов подвел ко мне неизвестного мне господина и сказал: «Это моя роденька, Михайла Николаич Загоскин» — и, обратясь к Загоскину, продолжал: «А это мой оренбургский земляк, С. Т. Аксаков, который на днях, читая нам твою
комедию, плюнул на нее, бросил под стол и сказал, что
автор глуп».
Чацкого уже нет на сцене. Но он до ухода дал обильную пищу той главной
комедии, которая началась у него с Фамусовым, в первом акте, потом с Молчалиным, — той битве со всей Москвой, куда он, по целям
автора, за тем и приехал.
Этот язык так же дался
автору, как далась группа этих лиц, как дался главный смысл
комедии, как далось все вместе, будто вылилось разом, и все образовало необыкновенную
комедию — и в тесном смысле, как сценическую пьесу, — и в обширном, как
комедию жизни.
Гоголь до того мастерски читал, или, лучше сказать, играл свою пьесу, что многие понимающие это дело люди до сих пор говорят, что на сцене, несмотря на хорошую игру актеров, особенно господина Садовского в роли Подколесина, эта
комедия не так полна, цельна и далеко не так смешна, как в чтении самого
автора.
Ободренный блистательным успехом, одиннадцатилетний
автор продолжал писать; но все его сочинения, до первой печатной
комедии, пропали, и впоследствии Загоскин очень жалел о том, единственно для себя, любопытствуя знать, какое было направление его детского авторства.
Многие из тех, кому он читал свою пиесу, очень ее хвалили; но молодой
автор не мог иметь доверенности к своим судьям; а потому по приезде своем в Петербург, в самом начале 1815 года, где он поступил опять на службу в тот же Департамент горных и соляных дел, тем же помощником столоначальника — Загоскин решился отдать на суд свою
комедию известному комическому писателю, князю Шаховскому, хотя и не был с ним знаком.
Еще в 1841 году, во втором томе известного великолепного альманаха, «Сто русских литераторов», изданного Смирдиным, был напечатан довольно большой рассказ Загоскина под названием «Официальный обед». Из этого забавного, но несколько растянутого рассказа, в 1850 же году,
автор сделал
комедию в прозе, кажется, в трех действиях: «Заштатный город». Вероятно на сцене она была бы очень весела и смешна; но пиеса эта, по независевшим от
автора причинам, не была играна на театре и не была напечатана.
— Эта пиеса написана Загоскиным, который всегда уважал талант князя Шаховского, а теперь сделался одним из самых жарких его почитателей, — в защиту
комедии «Липецкие воды», о чем и сам
автор говорит в предисловии.
Остроумнейший
автор великосветской
комедии не мог бы создать этой сцены насмешек, наивнейшего хохота и святого презрения добродетели к пороку.
Его затащил туда один приятель-автор, желавший показать ему свою
комедию, которая давалась на сцене баронов.
Но если б не инцидент с Самойловым, я как начинающий
автор не имел бы. повода особенно жаловаться. Публика приняла мою
комедию благосклонно, поставлена она была в бенефис даровитого актера, сделавшегося к началу своего второго сезона в Петербурге уже любимцем публики.
Дирекция, по оплошности ли
автора, когда
комедия его шли на столичных сценах, или по чему другому — ничего не платила ему за пьесу, которая в течение тридцати с лишком лет дала ей не один десяток тысяч рублей сбору.
В кабинете Федорова увидал я Николая Потехина (уже
автора комедии"Дока на доку нашел") чуть ли не на другой день после дебюта П.Васильева в Подхалюзине. Мой молодой собрат (мы с ним были, вероятно, ровесники) горячо восхищался Васильевым, и в тоне его чувствовалось то, что и он"повит"московскими традициями.
В это время он ушел в предшественников Шекспира, в изучение этюдов Тэна о староанглийском театре. И я стал упрашивать его разработать эту тему, остановившись на самом крупном из предтеч Шекспира — Кристофере Марло. Язык
автора мы и очищали целую почти зиму от чересчур нерусских особенностей. Эту статью я повез в Петербург уже как
автор первой моей
комедии и был особенно рад, что мне удалось поместить ее в"Русском слове".
Автор этой
комедии"с направлением", имевшей большой успех и в Петербурге и в Москве на казенных театрах (других тогда и не было), приводился потом Вейнбергу свояком, женатым на сестре его жены.
В последнюю мою поездку в Петербург дерптским студентом я был принят и начальником репертуара П.С.Федоровым, после того как мою
комедию"Фразеры"окончательно одобрили в комитете и она находилась в цензуре, где ее и запретили. В судьбе ее повторилась история с моим руководством. Редакция"Русского слова"затеряла рукопись, и молодой
автор оказался так безобиден, что не потребовал никакого вознаграждения.
А"Свадьбе Кречинского"было всего каких-нибудь пять лет от роду: она появилась в"Современнике"во второй половине 50-х годов. Но
комедия эта сразу выдвинула
автора в первый ряд тогдашних писателей и, специально, драматургов.
В первый раз я с ним говорил у Я.П.Полонского, когда являлся к тому, еще дерптским студентом,
автором первой моей
комедии"Фразеры". Когда я сказал ему у Полонского, что видал его когда-то в Нижнем, то Я.П. спросил с юмором...
Он же, когда я — уже
автором, напечатавшим целую пятиактную
комедию, — отправился окончательно в Петербург, дал мне письмо к своему сверстнику П.А. Плетневу, бывшему тогда ректором университета.
Стр. 266. СардуВикторьен (1831–1908) — французский драматург,
автор многочисленных
комедий.
Даже помимо предполагаемых ртношений
автора к бонапартизму, в их
комедии молодежь видела образец бездушной, жестокой, почти цинической литературы.
Чопорные ценители находили, кроме того, что
авторы непочтительно отнеслись к традициям Французской
комедии, ввели, например, в пьесу целый акт, происходящий в фойе Большой оперы во время маскарада, что составляло до тех пор достояние «Пале-Рояля» и других мелких комических театров.
Фальстаф, как и все лица Шекспира, взят из драмы или
комедии неизвестного
автора, написанной на действительно существовавшего сэра Олдкестля, бывшего другом какого-то герцога.
«Но Фальстаф, удивительный Фальстаф, — скажут хвалители Шекспира. — Про этого уже нельзя сказать, чтобы это не было живое лицо и чтобы оно, будучи взято из
комедии неизвестного
автора, было ослаблено».